Выпуск #21

Кто мог предположить 10 лет назад, что под крылом парашюта можно лететь так же быстро как и в костюме-крыло (или наоборот: в вингсьюте снижаться так же медленно, как под парашютом)? Мало кто верил в это, но несколько отчаянных парней смогли доказать, что это возможно. Так появилось новое направление — XRW (extreme relative work — экстремальная групповая работа). Название образовалось добавлением «X» к уже привычной в парашютном спорте аббревиатуре RW (дисциплины, в которых парашютисты строят фигуры в свободном падении, падая в положении лежа животом к земле).

<...>

Первыми удалось «состыковать» вингсьют и парашют 3 парням: Jonathan Tagle (парашют), Jeff Nebelkopf (вингсьют), Phil Peggs (оператор). Еще в проекте XRW участвовали Taya Weiss и Will Kitto. Сделали они это в апреле 2010, а поводом стал сбор средств для очередного благотворительного проекта Фила Пегса.

К сожалению, оба пилота, которых запечатлил Фил Пегс во время родео уже погибли. JT во время спидфлаинга в Норвегии, а Jeff в прыжке в своем любимом вингсьюте.

<...>

Сложность прыжков

Это одна из новых и очень сложных парашютных дисциплин. Основная сложность подобрать одинаковые скорости для пилотов. Это возможно только с очень большими по площади вигсьютами и очень маленькими косонервюрными парашютами. При этом XRW прыгали даже ночью, используя подсветку крыльев!

Технические особенности

От пилота вингсьюта требуется лететь стабильно с максимальным качеством, то есть за каждый метр потерянной высоты пролетать как можно большее расстояние по горизонту. Это можно сделать в современных огромных костюмах, которые очень точно прозвали «матрасы».

Пилоту парашюта придется использовать дополнительные ухищрения: триммеры и дополнительный загрузочный пояс. Триммеры позволяют увеличить угол атаки крыла, т.е. немного «наклонить» его вперед. Это добавит скорости парашюту, а перед приземлением пилот вернет триммеры в исходное положение, что позволит мягче приземлиться.

Загрузочный пояс необходим, чтобы увеличить скорость снижения и догнать пилота в вингсьюте. Вся работа в XRW происходит на скоростях 130-170км/ч по горизонту и 50-70км/ч по вертикале.Меньше всего повезло именно пилоту, который сразу летит под крылом парашюта. Маленькая площадь и дополнительный вес увеличивают загрузку парашюта и необходимы. Но они же потом осложняют приземление — скорость просто огромная. А устоять на ногах с дополнительными 10-30кг после приземления лучше даже не пытаться.

Они летают на советских кукурузниках — порой без приборов и по навигатору в телефоне, а о рейсах сообщают по WhatsApp. Они не выпишут билет, не застрахуют полёт, зато могут доставить вас куда угодно. Пилоты-самоучки, бывшие полицейские, добытчики мамонтовой кости и даже учитель музыки. После штрафов, судов и облав ФСБ они продолжают летать. Ведь в самом труднодоступном регионе России жители сёл среди глухой тайги и непроходимых болот уповают на один вид транспорта — авиацию. И когда усилий официальных перевозчиков недостаточно, в дело вступают они — партизаны от авиации.

лучшие парашюты были слишком тяжелы и громоздки. Даже сложенные, они не могли уместиться на аэроплане. А механизмы, которые раскрывали купол парашюта? Как сложны, ненадежны были и взрывной заряд, и сжатый воздух. Если парашют, раскрываясь, запутается или зацепится за хвостовое оперение или крыло аэроплана? Я понял, что для аэроплана надо создать прочный и легкий парашют. Сложенный, он должен быть небольшим. А главное — авиационный парашют всегда должен быть с летчиком. Тогда летчик сможет спрыгнуть и с крыла, и с любого борта аэроплана

Сергей Медведев: Я очень много читал о его парашютных достижениях — чемпион мира, автор самого высокого прыжка. А каковы его достижения в альпинизме?

Иван Душарин: Он мастер спорта. Эта крайняя команда, которая получила чемпионские звания в СССР. Они стали чемпионами 1991 года.

Сергей Медведев: Ушли непобежденными.

Иван Душарин: И в этой сфере деятельности он тоже был очень успешен. Кроме того, конечно, его очень сильно отличают великолепные человеческие качества. Он никогда не кичился своими достижениями, всегда был скромен и смущался, когда его превозносили. Вот эта совокупность профессионализма, открытости и взаимодействия с людьми возвышала его над другими.

Сергей Медведев: Он занимался этим профессионально, или у него была еще какая-то гражданская профессия?

Андрей Волков: Он закончил Зеленоградский физтех, то есть Институт радиоэлектроники. Это советское техническое образование высокого класса.

Сергей Медведев: Гуманитарии почему-то очень редко идут в такие виды спорта.

Андрей Волков: А бейсджампинг — это очень аналитичный вид спорта. Ты должен все время рассчитывать, смотреть траектории, анализировать.

Сергей Медведев: То есть это не про вдохновение, а про расчет?

Андрей Волков: Конечно, требуется большое вдохновение, но если нет расчета, ты очень быстро уходишь в никуда. Валера — в подлинном смысле профессионал! Он жил на это, ничем другим не занимался. Таких людей можно пересчитать по пальцам!

Сергей Медведев: Вы никогда не говорили с ним о том, почему он этим занимался?

Андрей Волков: Иногда за бокалом вина мы обсуждали с ним и эти вопросы, и то, что уход возможен, но без драматизма, как естественный компонент этой работы.

Сергей Медведев: Бейсджампер всегда морально внутренне готов к тому, что это может произойти? Это другое качество существования? Или об этом не думаешь?

Андрей Волков: Нет, морально к этому никто не готов. Я не могу себе представить такого человека, который готов умирать. Но умом, расчетом ты должен допускать такую вероятность. Она довольно высока, но это умозрительная конструкция. Душой ты ее не допускаешь.

<...>

Сергей Медведев: Как к этому относилась его семья? Кто у него остался?

Андрей Волков: Наташа и трое сыновей. Семья его удивительно поддерживала. Наташа, и Андрей, и Саша, и Лешка — он еще маленький, ему 6 лет, — они все поддерживали отца. Я не помню, чтобы кто-нибудь говорил: «это страшно, не ходи туда». Он был не маргиналом, а центром семьи, лидером, был очень погружен в семейные дела.

<...>

Сергей Медведев: Какой самый опасный момент в бейсджампинге?

Андрей Волков: Выход с экзита, отделение от экзита, шаг с экзита — это первые 2–3 секунды, когда у тебя нет опоры на воздух, пока крыло не набрало чуть-чуть воздуха и не превратилось в крыло.

Сергей Медведев: С ним это произошло как раз в эти первые секунды?

Андрей Волков: Поскольку никто не видел видео, точно сказать нельзя. Но я разговаривал с единственным свидетелем этого, Жаном Ноэлем, который снимал прыжок. Он считает, что Валера правильно оттолкнулся, и через долю секунды произошло очень сильное вертикальное падение. Это не фатально, после него можно выровняться, но у тебя должно быть хотя бы 150 метров, а там было всего 90. Это был очень сложный экзит, он требует чрезвычайно высокой квалификации. Моя версия: это тонкое влияние высоты и гипоксии. Все-таки прыгали с шести километров — это редчайшее событие. И вот сочетание сложного экзита, немножко холода, немножко работы гипоксии — и этот пазл сложился в такую неудачную конструкцию.

<...>

Сергей Медведев: Андрей, было такое — вы отказывались от восхождения, от прыжка?

Андрей Волков: Да, бывало. Я называю это другим словом — «интеграл под кривой», и я всегда говорю, что интеграл накапливается. Я придумал себе такую модель объяснения этого чувства, которое вы называете кармой. У меня было много ситуаций, особенно в бейсе, когда я останавливался подышать. Иногда это месяц, иногда — больше, пока к тебе не вернется чувство, что ты готов делать следующий шаг. Мы не раз обсуждали это с Валерой. Но нельзя же себе изменять.

<...>

Сергей Медведев: Андрей, какой прыжок вам запомнился больше всего?

Андрей Волков: Это был прыжок с вершины Юнгфрау. Это смешная история. Раздается звонок. Валера говорит: «Андрей, посмотри видео». Я включаю видео, и говорят, что впервые прыгнули с Юнгфрау. А мы смотрели на нее и понимали, что прыгнуть с нее нельзя: там нет никакой разгонной части, не видно никакой стены — это снежная вершина. А оказывается, с нее прыгнул один человек. Нужно спуститься 20 метров на веревке — там маленькая полочка, маленькая разгонная часть, а дальше ледопад, и надо улететь. У тебя нет права ни на какую ошибку, ты не сможешь ничего исправить. У тебя нет времени выдернуть парашют, ты обязательно должен начать лететь.

И вот мы с Валерой совершили восхождение. Он позвонил мне и сказал: «Слушай, я нашел окно погоды по интернету». Мы специально вылетели из Москвы, доехали на машине в Лаутербруннен и совершили восхождение, вышли на этот экзит. И стало очень страшно. Валера сказал: «Давай, Андрей, я прыгну, а ты подумаешь».

Сергей Медведев: Под вами такая река льда...

Андрей Волков: Ледовый цирк. И надо лететь туда, в Лаутербруннен. Там некуда сесть, а лететь очень далеко. Это четырехкилометровый перепад, четыре минуты свободного падения, то есть полета — и ты улетаешь в соседнее ущелье. Нужно пролететь километров шесть — и ты приземляешься прямо к ресторанчику в теплое место, где Лаутербруннен, то есть из холода приземляешься в другой мир. Разница по температуре 30 градусов. Валера очень точно говорил: «Это телепортация из одного мира в другой». Самый быстрый переход, даже на вертолете медленнее. Вот он совершил такой прыжок, а мне было некуда деваться, потому что обратно идти в одиночку невозможно, нужна альпинистская связка. И я прыгнул, и все хорошо — улетел. Его прыжок — второй в мире, а третий — мой. И я не уверен, что с тех пор там кто-то еще прыгал.

Сергей Медведев: Три-четыре секунды свободного полета, и после этого у тебя уже вырастают крылья, и ты начинаешь контролировать полет?

Андрей Волков: Если ты начал лететь, то стремишься улететь как можно дальше.

Сергей Медведев: И тут уже начинается зона полного контроля в фазе полета?

Андрей Волков: Да! Если у тебя большая практика, то ты контролируешь себя очень точно, как реактивный истребитель: 180 километров в час — линейная скорость и маленькое движение. Ты можешь ее регулировать: понизить свою горизонтальную скорость до 100 километров в час или разогнать себя до 250 при разных обстоятельствах, то есть ты — летающий скоростной снаряд. Ты очень хорошо собой управляешь, если до этого сделал должные тысячи и тысячи прыжков на аэродроме. Главное — не расслабляться, ты должен держать свое тело в форме.

Сергей Медведев: Самый кайф, адреналин начинается с момента вот этой фазы управляемого полета?

Андрей Волков: Я здесь был бы осторожен со словом «кайф», потому что надо преодолеть вот эти первые две-три секунды неопределенности. А дальше — контролируемый полет, и это, конечно, большое человеческое счастье. Все называют это адреналиновой зависимостью, но я с этим не согласен. Это другое измерение человеческого бытия. Ты никак по-другому не можешь это попробовать.

<...>

Сергей Медведев: Есть адреналиновая зависимость?

Андрей Волков: Нет! Конечно, первые 20 прыжков — там что-то захлестывает. Ты испытал суперстресс, который, конечно, имеет биохимическую основу. Но когда у тебя 100-й, 150-й, 200-й прыжок — ну, какая же это зависимость?! Никакой зависимости нет.

<...>

Отличный выбор гостей, особенно Андрея Волкова. Не часто приходится слушать и слышать в программах с такими темами столь образованных, глубоких и хорошо выражающих свои мысли и чувства людей! Правда он был не совсем точен в причине гибели Валеры. В этом прыжке при хорошем отделении он был опрокинут сильным лобовым ветром, который был где-то на 30 метров ниже точки прыжка, хотя на экзите был штиль. Его партнер француз, из-за которого он и пошел на второй прыжок с Ама Даблам, также пришел к такому выводу, сказав, что если бы он прыгнул за ним, с ним произошло бы то же самое. Со слов француза, Валера хорошо себя чувствовал и был в хорошем настроении, поэтому версия Андрея насчет усталости и гиппоксии не совсем верна, хотя нахождение на этой высоте безусловно не проходит бесследно.